И трубить о радости - ворох труб.
Ты проснешься, голову вертикально вдруг уронишь. День, не боись, остудит. Сотни раз изучено досконально, что в семнадцать утром всё в миг зеркально. Радианно даже, диагонально. Так и будет.
Завчера шестнадцать свистел в окошко. И хотелось думать, что ты немножко горделивой статью косплеишь кошку, что гуляет, выпятивши усы. К сожаленью, кошка одомовела. Обабела. Ссыт по углам до бела. И натурой хищною овдовела. Ибо ради ломтика колбасы
В ноги бьется. Мурчем своим смеется. И сама при этом, небось, плюется.
Кошки кошками, в общем. Хвосты хвостами. Но в семнадцать пора уж менять местами, то, что в жизни зачем-то недавно сами мы в шестнадцать поставили не у мест. Потому что место – оно ж порядок. Всей посуде – полок. Рассаде – грядок. Телефонам нашим тройных зарядок. Ваньке-городу больше еще невест.
Все так путно, верно, сиюминутно, что от этого даже, покаюсь, мутно.
Я единственно знаю почти дословно. Допунктирно. Добуквенно. Очень ровно. Что семнадцать будут цветасты, словно начертили для этого трафарет. Ну, положим, нынче февраль и голо. На часах – учебник. На стрелках – школа. Грипп свинячий, эта боязнь укола атакует, в общем-то, нет да нет
Перетрусишь. В рот чеснока – закусишь. На микроба запаха силу пустишь.
Но вот завтра будет моей медали сторона, которую не видали. Станет жизни скорость на все педали. До приятной боли в суставах ног. Все стабильно, хлеще: благополучно. Пропишусь в газету, возьму получку. И писать, наверное, стану лучше, чем в газете кто-то когда-то мог. И в учебе тоже до боли гладко, в дневнике – пятерки, они ж – в тетрадке, а на лбу – ни прыщика и ни складки. И трубить о радости – ворох труб. А еще, попозже, грядущим летом познакомлюсь с длинным, худым брюнетом, он (ура!) окажется не поэтом, и притянет Нату пухлявью губ.
Исполненье. Счастья порабощенье. Засоплила если – прошу прощенья.
Размечталась славно. Смеялась громко. До того, что даже жирка каемка на души моей именинном торте, разогревшись, стала вдруг оттекать. Всё, пень ясен, будет немножко хуже. За окном февраль. Снег сгнивает. Стужа. Я полнею. Джинсы впритык и туже. Но ведь стоило, право же, помечтать?
Не на Хонде. Не на крутом курорте. Но с улыбкой светлой на светлой морде.
P. S. Мне семнадцать. Мне скучно. И я решила разнообразить свою жизнь ведением дневника. В первой записи сообщить особенно нечего. Пусть будет стишество.
Завчера шестнадцать свистел в окошко. И хотелось думать, что ты немножко горделивой статью косплеишь кошку, что гуляет, выпятивши усы. К сожаленью, кошка одомовела. Обабела. Ссыт по углам до бела. И натурой хищною овдовела. Ибо ради ломтика колбасы
В ноги бьется. Мурчем своим смеется. И сама при этом, небось, плюется.
Кошки кошками, в общем. Хвосты хвостами. Но в семнадцать пора уж менять местами, то, что в жизни зачем-то недавно сами мы в шестнадцать поставили не у мест. Потому что место – оно ж порядок. Всей посуде – полок. Рассаде – грядок. Телефонам нашим тройных зарядок. Ваньке-городу больше еще невест.
Все так путно, верно, сиюминутно, что от этого даже, покаюсь, мутно.
Я единственно знаю почти дословно. Допунктирно. Добуквенно. Очень ровно. Что семнадцать будут цветасты, словно начертили для этого трафарет. Ну, положим, нынче февраль и голо. На часах – учебник. На стрелках – школа. Грипп свинячий, эта боязнь укола атакует, в общем-то, нет да нет
Перетрусишь. В рот чеснока – закусишь. На микроба запаха силу пустишь.
Но вот завтра будет моей медали сторона, которую не видали. Станет жизни скорость на все педали. До приятной боли в суставах ног. Все стабильно, хлеще: благополучно. Пропишусь в газету, возьму получку. И писать, наверное, стану лучше, чем в газете кто-то когда-то мог. И в учебе тоже до боли гладко, в дневнике – пятерки, они ж – в тетрадке, а на лбу – ни прыщика и ни складки. И трубить о радости – ворох труб. А еще, попозже, грядущим летом познакомлюсь с длинным, худым брюнетом, он (ура!) окажется не поэтом, и притянет Нату пухлявью губ.
Исполненье. Счастья порабощенье. Засоплила если – прошу прощенья.
Размечталась славно. Смеялась громко. До того, что даже жирка каемка на души моей именинном торте, разогревшись, стала вдруг оттекать. Всё, пень ясен, будет немножко хуже. За окном февраль. Снег сгнивает. Стужа. Я полнею. Джинсы впритык и туже. Но ведь стоило, право же, помечтать?
Не на Хонде. Не на крутом курорте. Но с улыбкой светлой на светлой морде.
P. S. Мне семнадцать. Мне скучно. И я решила разнообразить свою жизнь ведением дневника. В первой записи сообщить особенно нечего. Пусть будет стишество.
А временное ой, как часто становится настоящим))
Приятно очень.)
Здесь бываю редко, но в это время буду вас "навещать".)